Душевные стихи о детях
О грезах юности томим воспоминаньем,
С отрадой тайною и тайным содроганьем,
Прекрасное дитя, я на тебя смотрю…
О, если б знало ты, как я тебя люблю!
Как милы мне твои улыбки молодые,
И быстрые глаза, и кудри золотые,
И звонкий голосок!— Не правда ль, говорят,
Ты на нее похож?— Увы! года летят;
Страдания ее до срока изменили,
Но верные мечты тот образ сохранили
В груди моей; тот взор, исполненный огня,
Всегда со мной. А ты, ты любишь ли меня?
Не скучны ли тебе непрошенные ласки?
***
Ребенка милого рожденье
Приветствует мой запоздалый стих.
Да будет с ним благословенье
Всех ангелов небесных и земных!
Да будет он отца достоин,
Как мать его, прекрасен и любим;
Да будет дух его спокоен
И в правде тверд, как божий херувим.
Пускай не знает он до срока
Ни мук любви, ни славы жадных дум;
Пускай глядит он без упрека
На ложный блеск и ложный мира шум;
Пускай не ищет он причины
Чужим страстям и радостям своим,
И выйдет он из светской тины
Душою бел и сердцем невредим!
Михаил Лермонтов
Есть тихие дети. Дремать на плече
У ласковой мамы им сладко и днем.
Их слабые ручки не рвутся к свече, —
Они не играют с огнем.
Есть дети — как искры: им пламя сродни.
Напрасно их учат: «Ведь жжется, не тронь!»
Они своенравны (ведь искры они!)
И смело хватают огонь.
Есть странные дети: в них дерзость и страх.
Крестом потихоньку себя осеня,
Подходят, не смеют, бледнеют в слезах
И плача бегут от огня.
***
Дети — это взгляды глазок боязливых,
Ножек шаловливых по паркету стук,
Дети — это солнце в пасмурных мотивах,
Целый мир гипотез радостных наук.
Вечный беспорядок в золоте колечек,
Ласковых словечек шепот в полусне,
Мирные картинки птичек и овечек,
Что в уютной детской дремлют на стене.
Дети — это вечер, вечер на диване,
Сквозь окно, в тумане, блестки фонарей,
Мерный голос сказки о царе Салтане,
О русалках-сестрах сказочных морей.
Марина Цветаева
Если был бы я девчонкой —
Я бы время не терял!
Я б на улице не прыгал,
Я б рубашки постирал,
Я бы вымыл в кухне пол,
Я бы в комнате подмёл,
Перемыл бы чашки, ложки,
Сам начистил бы картошки,
Все свои игрушки сам
Я б расставил по местам!
Отчего я не девчонка?
Я бы маме так помог!
Мама сразу бы сказала:
«Молодчина ты, сынок!»
Эдуард Успенский
Николай Васильевич Гоголь
Современники Николая Васильевича Гоголя свидетельствуют, что прозаик поражал их своими странностями. У него была любовь к рукоделию: с величайшей старательностью он кроил себе платки и поправлял жилеты. Писал только стоя, а спал — только сидя.
Одной из многочисленных причуд писателя была страсть к катанию хлебных шариков. Поэт и переводчик Николай Берг вспоминал: «Гоголь либо ходил по комнате, из угла в угол, либо сидел и писал, катая шарики из белого хлеба, про которые говорил друзьям, что они помогают разрешению самых сложных и трудных задач. Когда он скучал за обедом, то опять же катал шарики и незаметно подбрасывал их в квас или суп рядом сидящих… Один друг собрал этих шариков целые вороха и хранит благоговейно…»
Евгений Петрович Петров (Катаев)
Евгений Петров, известный произведениями «Двенадцать стульев», «Золотой теленок», «Светлая личность» и другими, написанными в соавторстве с Ильей Ильфом, был личностью незаурядной. Только буйная фантазия Петрова могла породить на свет столь оригинальные сюжеты для романов и придумать для себя уникальное увлечение.
Основой коллекции писателя были марки. На первый взгляд, в этом нет ничего таинственного, ведь тогда филателия была широко распространена. Но у Евгения Петрова это выражалось в своеобразной форме — он сочинял и отсылал письма в реальные страны, но в несуществующие города и по выдуманным им самим адресам.
Как результат, где-то через полтора месяца его письмо возвращалось обратно, увенчанное марками, штампами иностранных почтовых отделений и с пометкой: «Адресат не найден». Именно такие помеченные конверты и представляли интерес для писателя. Оригинально, не правда ли?
- Младший брат Хемингуэя основал собственную страну
- Берлиоз не мог погибнуть под трамваем на Патриарших прудах
- Уникальные фотографии черновиков Федора Достоевского
- Льва Толстого считали «матершинником»
- Как продать книгу, которой не существует. Удивительная мистификация Жана Шеперда
Антон Павлович Чехов
В ялтинский период жизни за Чеховым его близкие стали замечать удивительные склонности и проявления. Его сестра Мария Павловна вспоминала, что писатель частенько садился на корточки возле кучи щебня в саду и начинал методично молотком этот щебень разбивать в мелкую крошку. Потом эти камешки шли для подсыпок дорожек в саду и во дворе. Так Антон Павлович мог и два, и три часа подряд бить камни. А сестра волновалась — не стряслось ли чего с братом.
В Ялте писатель пристрастился и к коллекционированию почтовых марок. «Он получал и отправлял по нескольку тысяч писем, — пишет чеховед. — Эти письма приходили к нему не только из России, но и из зарубежных стран. Антон Павлович эти марочки аккуратно снимал с конвертов, складывал их в пачечки и перевязывал белой ниткой. В каждой пачке было по 200 марок, и вся его коллекция составляет несколько тысяч!»
Федор Михайлович Достоевский
Яркой особенностью Федора Михайловича Достоевского был нескончаемый интерес к людям. Писатель любил знакомиться с новыми людьми, заговаривать на улице со случайными прохожими, при этом смотря собеседнику прямо в глаза и выспрашивая его обо всем на свете. Таким образом Достоевский собирал материал для будущих произведений, формировал образы героев.
Когда замысел созревал, Федор Михайлович запирался и подолгу работал, забывая о еде и сне. При этом он расхаживал по комнате и вслух проговаривал текст. Однажды с ним даже произошел курьезный случай. Писатель работал над «Преступлением и наказанием» и громко рассуждал о старухе-процентщице и Раскольникове. Лакей, услышав это из-за дверей, отказался обслуживать Достоевского. Ему показалось, что тот собирается кого-то убить.
Лев Николаевич Толстой
Многие современники считали, что Лев Николаевич Толстой совсем сбрендил на почве своих религиозных идей, оттого и ходит в рубище да якшается со всяким сбродом. Однако яснополянский граф объяснял свое пристрастие к пахоте, косьбе и рубке дров обычной привычкой к движению.
Если писатель за день ни разу не вышел из дома хотя бы на прогулку, то к вечеру становился раздражителен, а ночью долго не мог заснуть. Вот и двигался — много и с удовольствием. Во многом благодаря этому Лев Николаевич до последних дней сохранял удивительную бодрость.
Кроме того Толстой любил шить сапоги «на подарки». Раздаривал их всем — знакомым, друзьям, родственникам. Его зять Михаил Сухотин (кстати, предводитель дворянства) писал в своих мемуарах, что бережно хранил этот сувенир от тестя на одной полке с «Войной и миром».
Душевные стихи о маме
***
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто xодишь на дорогу
В старомодном ветxом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.
я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.
я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечалось,
Не волнуй того, что не сбылось,-
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не xоди так часто на дорогу
В старомодном ветxом шушуне.
Сергей Есенин
***
Как много забвением темным
Из сердца навек унеслось!
Печальные губы мы помним
И пышные пряди волос,
Замедленный вздох над тетрадкой
И в ярких рубинах кольцо,
Когда над уютной кроваткой
Твое улыбалось лицо.
Мы помним о раненых птицах
Твою молодую печаль
И капельки слез на ресницах,
Когда умолкала рояль.
***
В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.
Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.
К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.
С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров…
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!
Все бледней лазурный остров — детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о, мама, девочкам своим!
***
Мы на даче: за лугом Ока серебрится,
Серебрится, как новый клинок.
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венок.
Наша мама не любит тяжёлой причёски, —
Только время и шпильки терять!
Тихий лучик упал сквозь берёзки
На одну шелковистую прядь.
В небе облачко плыло и плакало, тая.
Назвала его мама судьбой.
Наша мама теперь золотая,
А венок у неё голубой.
Два веночка на ней, два венка, в самом деле:
Из цветов, а другой из лучей.
Это мы васильковый надели,
А другой, золотистый — ничей.
Скоро вечер: за лесом луна загорится,
На плотах заблестят огоньки…
Наша мама сегодня царица,
На головке у мамы венки.
Марина Цветаева
***
У меня есть мама на васильковых обоях.
А я гуляю в пестрых павах,
вихрастые ромашки, шагом меряя, мучу.
Заиграет вечер на гобоях ржавых,
подхожу к окошку,
веря,
что увижу опять
севшую
на дом
тучу.
А у мамы больной
пробегают народа шорохи
от кровати до угла пустого.
Мама знает —
это мысли сумасшедшей ворохи
вылезают из-за крыш завода Шустова.
И когда мой лоб, венчанный шляпой фетровой,
окровавит гаснущая рама,
я скажу,
раздвинув басом ветра вой:
«Мама.
Если станет жалко мне
вазы вашей муки,
сбитой каблуками облачного танца,—
кто же изласкает золотые руки,
вывеской заломленные у витрин Аванцо?..»
Владимир Маяковский
***
Я помню спальню и лампадку,
Игрушки, теплую кроватку
И милый, кроткий голос твой:
«Ангел-Хранитель над тобой!»
Бывало, раздевает няня
И полушепотом бранит,
А сладкий сон, глаза туманя,
К её плечу меня клонит.
Ты перекрестишь, поцелуешь,
Напомнишь мне, что Он со мной,
И верой в счастье очаруешь.
Я помню, помню голос твой!
Я помню ночь, тепло кроватки,
Лампадку в сумерки угла
И тени от цепей лампадки.
Не ты ли ангелом была?
Иван Бунин
Александр Сергеевич Пушкин
«Солнце русской поэзии», «наше все», Александр Сергеевич Пушкин очень любил лимонад. Особенно во время работы. И сразу же на ум приходят строки: «Выпьем, добрая подружка бедной юности моей, выпьем с горя; где же кружка? Сердцу будет веселей».
Стоит отметить, что любимый напиток Александр Сергеевич пил по большей части по ночам. «Бывало, как ночью писать, сейчас ему лимонад на ночь и ставишь», — вспоминал камердинер поэта Никифор Федоров. При этом Пушкин любил и черный кофе, но, видимо, лимонад бодрил его больше.
Интересный факт: по воспоминаниям Константина Данзаса, лицейского товарища и секунданта Пушкина, отправляясь на дуэль с Дантесом, писатель зашел в кондитерскую и выпил стакан лимонада.
• Русские писатели, которые знали несколько языков
Знание иностранных языков в современном мире трудно переоценить. Зная хотя бы один, кроме родного, международный язык, можно рассчитывать на получение хорошей работы, да и общаться со сверстниками или коллегами из других стран довольно интересно. В дореволюционной России знание двух языков считалось обыденным, однако среди русских писателей всегда были люди, которые не видели ничего сложного в изучении и десяти иностранных языков.
Михаил Ломоносов
Гений земли русской, который до 14 лет и писать-то не умел, в зрелом возрасте мог похвастаться знанием более десятка иностранных языков.
Обладавший невероятной тягой к знаниям, по прибытии в Москву будущий гений, подделав документы, в которых он теперь значился сыном дворянина, стал учеником «Спасских школ». Здесь он начал своё знакомство с науками и освоил греческий язык, латынь и иврит. Продолжил писатель и учёный изучение языков уже в Петербургской академии. Немецкий язык в результате он знал в совершенстве. Мог читать, писать, общаться на этом языке, без труда переходя на него с русского и наоборот. В это же время Ломоносову покорились итальянский, французский и английский языки.
Остальные европейские языки, как и монгольский, учёный и писатель осваивал уже самостоятельно. Для Ломоносова языки не были самоцелью, они просто помогали ему читать научные работы иностранных коллег. Впрочем, он и сам писал труды на латыни, а ещё переводил римских поэтов.
Александр Грибоедов
Русский писатель проявлял свой талант к изучению языков с самого детства. В шесть лет он уже в совершенстве овладел тремя иностранными языками, к юношескому возрасту мог общаться уже на шести языках, четыре из которых знал в совершенстве: английский, немецкий, итальянский и французский. Мог читать, писать и понимал речь на латыни и древнегреческом.
Попав на службу в Коллегию иностранных дел, стал изучать грузинский язык, а вместе с ним ещё арабский, персидский и турецкий. Александр Грибоедов с удовольствием читал произведения зарубежных литераторов в оригинале, считая, что лишь так можно по-настоящему оценить произведение, ибо перевести гения невозможно.
Лев Толстой
Лев Николаевич тоже любил читать классиков в оригинале, питая особую слабость к греческим. Он в детстве с гувернёрами изучал немецкий и французский языки. Приняв решение продолжить получение образования в казанском университете, стал брать уроки татарского языка. Кроме этих трёх, все остальные языки Лев толстой изучал самостоятельно. В результате английским, турецким и латынью владел практически в совершенстве. Позже к ним добавились болгарский и украинский, греческий и польский, чешский, итальянский и сербский. При этом для освоения нового языка ему могло понадобиться всего три месяца, иногда чуть больше.
Николай Чернышевский
Азы академических знаний Николаю Чернышевскому дал его отец-священник, с которым вместе мальчик изучал греческий язык и латынь. Благодаря отцу мальчик полюбил знания, современники отмечали необыкновенную начитанность и высокую образованность.
Николай Гаврилович тоже предпочитал знакомиться с трудами иностранных общественных деятелей, философов и писателей на языке оригинала. В арсенале Чернышевского было знание 16 языков, в том числе латинского и еврейского, английского и польского, греческого, немецкого и французского. При этом почти все языки писатель изучал самостоятельно. Греческий и латынь изучать ему помогал отец, французский он освоил в семинарии, а персидский изучал в общении с персом — торговцем фруктами.
Константин Бальмонт
Русский поэт и эссеист мог поразить воображение своих современников знанием 16 языков. При этом в его трудах можно обнаружить переводы практически с 30 языков. Далеко не всегда они были дословными и в точности отражающими суть произведения-оригинала, однако сам факт умения работать с таким количеством языков не может не удивлять. Многие упрекали автора в том, что он в свои переводы вносит слишком много собственной индивидуальности, искажая начальное произведение.
Василий Водовозов
Помимо педагогической деятельности и написания произведений для детей, Василий Водовозов всю жизнь занимался переводами, так как практически в совершенстве знал 10 языков. Василий Иванович занимался переводом произведений Гёте и Гейне, Беранже и Софокла, Горация, Байрона и других.
Нравится? Жми:
Душевные стихи современных авторов
***
дед владимир
вынимается из заполярных льдов,
из-под вертолётных винтов
и встает у нашего дома, вся в инее голова
и не мнётся под ним трава.
дед николай
выбирается где-то возле реки москвы
из-под новодевичьей тишины и палой листвы
и встает у нашего дома, старик в свои сорок три
и прозрачный внутри.
и никто из нас не выходит им открывать,
но они обступают маленькую кровать
и фарфорового, стараясь дышать ровней,
дорогого младенца в ней.
— да, твоя порода, володя, —
смеется дед николай. —
мы все были чернее воронова крыла.
дед владимир кивает из темноты:
— а курносый, как ты.
едет синяя на потолок от фар осторожная полоса.
мы спим рядом и слышим тихие голоса.
— ямки веркины при улыбке, едва видны.
— или гали, твоей жены.
и стоят, и не отнимают от изголовья тяжелых рук.
— представляешь, володя? внук.
мальчик всхлипывает, я его укладываю опять,
и никто из нас не выходит их провожать.
дед владимир, дед николай обнимаются и расходятся у ворот.
— никаких безотцовщин на этот раз.
— никаких сирот.
***
а мы жили тогда легко: серебро и мёд
летнего заката не гасли ночь напролёт
и река стояла до крестовины окон
мы спускались, где звёзды, и ступни купали в них
и под нами берег как будто ткался из шерстяных
и льняных волокон
это был городок без века, с простым лицом,
и приезжие в чай с душицей и чабрецом
добавляли варенья яркого, занедужив;
покупали посуду в лавках, тесьму и бязь
а машины и лодки гнили, на швы дробясь
острых ржавых кружев
вы любили глядеть на баржи из-под руки,
раздавали соседским мальчикам пятаки:
и они обнимали вас, жившие небогато.
и вы были другой, немыслимо молодой,
и глаза у вас были — сумерки над водой,
синего агата.
это был июнь, земляника, копчёный лещ,
вы носили, словно царевич, любую вещь
и три дома лишили воли, едва приехав
— тоня говорит, вы женаты? — страшная клевета!
а кругом лежал очарованный левитан,
бесконечный чехов
лестницы, полы в моей комнате, сени, крыльцо, причал —
всюду шаг ваш так весело и хорошо звучал,
словно мы не расцепим пальцев, не сгинем в дыме,
словно я вам еще читаю про древний рим
словно мы еще где-то снова поговорим,
не умрем молодыми
кажется, мы и теперь глядим, как студеной мглы
набирают тропинки, впадины и углы,
тень пропитывает леса и дома, как влага.
черные на фоне воды, мы сидим вдвоём
а над нами мёд, серебро и жемчуг на окоем,
жатая бумага.
уезжайте в августе, свет мой, новый учебный год
дайте произойти всему, что произойдет, —
а не уцелеет ни платья, ни утвари, ни комода,
наша набережная кончится и гора, —
вы пребудете воплощением серебра,
серебра и мёда.
Вера Полозкова
***
Дедушка!
Ты гдедушка?
Потерялся, что ли, ты?!
Я ищу тебя,
Грущу!
Вижу — грядки
Политы.
Куча мяты на столе,
Куры просят
Хлебушка.
Как-то скучно на Земле
Без тебя,
Нигдедушка!
Вдруг
меня
со всех сторон
Обнимают, грустную!
Это дед!
Вручает он
Мне малину вкусную.
Нас опять на свете двое!
Я домой его тащу:
Больше деда одного я
Никуда
Не отпущу.
***
Луговые травы!
Травы,
Вы не правы.
Зачем вы увядаете
И землю
Покидаете?
Вообще-то,
Этот луг
Был мой
Самый
Лучший друг:
Он звенел,
Он вздыхал,
Он цветами полыхал.
Я любил лежать
В траве
С облаками в голове,
Я любил бежать навстречу
Самолетной синеве.
А сегодня выпал снег
Там,
Где звонко
Пел кузнечик.
Я печальный человечек,
Я печальный человек.
Мария Рупасова
***
Я стою — заброшенная, зяблая
средь пустых домов как средь могил
у калитки распустилась яблоня
дед ее когда-то посадил
ржавчина легла на крышу пятнами
двадцать лет никто не красил тут
деда, знай — посаженные яблони
все равно однажды расцветут
даже если дачу твою продали
даже если сам уже в земле
над погостами и огородами
встанут яблони как памятник тебе
я бы объяснила и понятнее
если б ты меня услышать мог
…у калитки выросшая яблоня
плачет: «дедушка» и дергает замок
Дана Курская
- Стихи про бабушку, стихи для бабушки, поздравления бабушке
- Лучшие стихи Есенина
Известные душевные стихи
В уютном уголке сидели мы вдвоем,
В открытое окно впивались наши очи,
И, напрягая слух, в безмолвии ночном
Чего-то ждали мы от этой тихой ночи.
Звон колокольчика нам чудился порой,
Пугал нас лай собак, тревожил листьев шорох…
О, сколько нежности и жалости немой,
Не тратя лишних слов, читали мы во взорах!
И сколько, сколько раз, сквозь сумрак новых лет,
Светиться будет мне тот уголок уютный,
И ночи тишина, и яркий лампы свет,
И сердца чуткого обман ежеминутный!
Алексей Апухтин
Что из того, что ты уже любила,
Кому-то, вспыхнув, отворяла дверь.
Все это до меня когда-то было,
Когда-то было в прошлом, не теперь.
Мы словно жизнью зажили второю,
Вторым дыханьем, песнею второй.
Ты счастлива, тебе светло со мною,
Как мне тепло и радостно с тобой.
Но почему же все-таки бывает,
Что незаметно, изредка, тайком
Вдруг словно тень на сердце набегает
И остро-остро колет холодком…
О нет, я превосходно понимаю,
Что ты со мною встретилась, любя.
И все-таки я где-то ощущаю,
Что, может быть, порою открываю
То, что уже открыто для тебя.
То вдруг умело галстук мне завяжешь,
Уверенной ли шуткой рассмешишь.
Намеком ли без слов о чем-то скажешь
Иль кулинарным чудом удивишь.
Да, это мне и дорого и мило,
И все-таки покажется порой,
Что все это уже, наверно, было,
Почти вот так же, только не со мной,
А как душа порой кричать готова,
Когда в минуту ласки, как во сне,
Ты вдруг шепнешь мне трепетное слово,
Которое лишь мне, быть может, ново,
Но прежде было сказано не мне.
Вот так же точно, может быть, порою
Нет-нет и твой вдруг потемнеет взгляд,
Хоть ясно, что и я перед тобою
Ни в чем былом отнюдь не виноват.
Когда любовь врывается вторая
В наш мир, горя, кружа и торопя,
Мы в ней не только радость открываем,
Мы все-таки в ней что-то повторяем,
Порой скрывая это от себя.
И даже говорим себе нередко,
Что первая была не так сильна,
И зелена, как тоненькая ветка,
И чуть наивна, и чуть-чуть смешна.
И целый век себе не признаемся,
Что, повстречавшись с новою, другой,
Какой-то частью все же остаемся
С ней, самой первой, чистой и смешной!
Двух равных песен в мире не бывает,
И сколько б звезд ни поманило вновь,
Но лишь одна волшебством обладает.
И, как ни хороша порой вторая,
Все ж берегите первую любовь!
Эдуард Асадов
И дни и ночи до утра
В степи бураны бушевали,
И вошки снегом заметали,
И заносили хутора.
Они врывались в мертвый дом —
И стекла в рамах дребезжали,
И снег сухой в старинной зале
Кружился в сумраке ночном.
Но был огонь — не угасая,
Светил в пристройке по ночам,
И мать всю ночь ходила там,
Глаз до рассвета не смыкая.
Она мерцавшую свечу
Старинной книгой заслонила
И, положив дитя к плечу,
Все напевала и ходила…
И ночь тянулась без конца…
Порой, дремотой обвевая,
Шумела тише вьюга злая,
Шуршала снегом у крыльца.
Когда ж буран в порыве диком
Внезапным шквалом налетал,
Казалось ей, что дом дрожал,
Что кто-то слабым, дальним криком
В степи на помощь призывал.
И до утра не раз слезами
Не усталый взор блестел,
И мальчик вздрагивал, глядел
Большими томными глазами…
Иван Бунин
Сколько раз я мечтала
в долгой жизни своей
постоять, как бывало,
возле этих дверей.
В эти стены вглядеться,
в этот тополь сухой,
отыскать свое детство
за чердачной стрехой.
Но стою и не верю
многолетней мечте:
просто двери как двери.
Неужели же те?
Просто чье-то жилище,
старый розовый дом.
Больше, лучше и чище
то, что знаю о нем.
Вот ведь что оказалось:
на родной стороне
ничего не осталось, —
все со мной и во мне.
Зря стою я у окон
в тихой улочке той:
дом — покинутый кокон,
дом — навеки пустой.
***
Открываю томик одинокий —
томик в переплёте полинялом.
Человек писал вот эти строки.
Я не знаю, для кого писал он.
Пусть он думал и любил иначе
и в столетьях мы не повстречались…
Если я от этих строчек плачу,
значит, мне они предназначались.
Вероника Тушнова
***
Какая грусть! Конец аллеи
Опять с утра исчез в пыли,
Опять серебряные змеи
Через сугробы поползли.
На небе ни клочка лазури,
В степи все гладко, все бело,
Один лишь ворон против бури
Крылами машет тяжело.
И на душе не рассветает,
В ней тот же холод, что кругом,
Лениво дума засыпает
Над умирающим трудом.
А все надежда в сердце тлеет,
Что, может быть, хоть невзначай,
Опять душа помолодеет,
Опять родной увидит край,
Где бури пролетают мимо,
Где дума страстная чиста,-
И посвященным только зримо
Цветет весна и красота.
Афанасий Фет
